Неточные совпадения
Сказав это, она вздохнула, и
лицо ее, вдруг приняв строгое выражение, как бы
окаменело.
Он уже не улыбался, хотя под усами его блестели зубы, но
лицо его
окаменело, а глаза остановились на
лице Клима с таким жестким выражением, что Клим невольно повернулся к нему боком, пробормотав...
Он пошевелил кожей на голове, отчего коротко остриженные волосы встали дыбом, а
лицо вытянулось и
окаменело.
Он нехорошо возбуждался. У него тряслись плечи, он совал голову вперед, желтоватое рыхлое
лицо его снова
окаменело, глаза ослепленно мигали, губы, вспухнув, шевелились, красные, неприятно влажные. Тонкий голос взвизгивал, прерывался, в словах кипело бешенство. Самгин, чувствуя себя отвратительно, даже опустил голову, чтоб не видеть пред собою противную дрожь этого жидкого тела.
Эта сцена настроила Самгина уныло. Неприятна была резкая команда Тагильского; его
лицо, надутое, выпуклое, как полушарие большого резинового мяча, как будто
окаменело, свиные, красные глазки сердито выкатились. Коротенькие, толстые ножки, бесшумно, как лапы кота, пронесли его по мокрому булыжнику двора, по чугунным ступеням лестницы, истоптанным половицам коридора; войдя в круглую, как внутренность бочки, камеру башни, он быстро закрыл за собою дверь, точно спрятался.
Но иногда рыжий пугал его: забывая о присутствии ученика, он говорил так много, долго и непонятно, что Климу нужно было кашлянуть, ударить каблуком в пол, уронить книгу и этим напомнить учителю о себе. Однако и шум не всегда будил Томилина, он продолжал говорить,
лицо его
каменело, глаза напряженно выкатывались, и Клим ждал, что вот сейчас Томилин закричит, как жена доктора...
Лицо человека, одетого мужиком, оставалось неподвижным, даже еще более
каменело, а выслушав речь, он тотчас же начинал с высокой ноты и с амвона...
Минут десять в зале была такая тишина, такое мертвое молчание, что, казалось, будто все
лица этой живой картины
окаменели и так будут стоять в этой комнате до скончания века. По полу только раздавались чокающие шаги бродившей левретки.
Берсенев вскочил, как ужаленный; но Елена не шевельнулась, не вскрикнула. Казалось, она все поняла в одно мгновение. Страшная бледность покрыла ее
лицо, она подошла к ширмам, заглянула за них, всплеснула руками и
окаменела. Еще мгновение, и она бы бросилась к Инсарову, но Берсенев остановил ее.
Татьяна показалась ему выше, стройнее; просиявшее небывалою красотой
лицо величаво
окаменело, как у статуи; грудь не поднималась, и платье, одноцветное и тесное, как хитон, падало прямыми, длинными складками мраморных тканей к ее ногам, которые оно закрывало.
Маякин смотрел на него, внимательно слушал, и
лицо его было сурово, неподвижно, точно
окаменело. Над ними носился трактирный, глухой шум, проходили мимо них какие-то люди, Маякину кланялись, но он ничего не видал, упорно разглядывая взволнованное
лицо крестника, улыбавшееся растерянно, радостно и в то же время жалобно…
Тонкий вдруг побледнел,
окаменел, но скоро
лицо его искривилось во все стороны широчайшей улыбкой; казалось, что от
лица и глаз его посыпались искры. Сам он съежился, сгорбился, сузился… Его чемоданы, узлы и картонки съежились, поморщились… Длинный подбородок жены стал еще длиннее; Нафанаил вытянулся во фрунт и застегнул все пуговки своего мундира…
Это не цыганский злой разгул, когда в страсти
каменеет и стынет
лицо, — тут хитрая усмешка, чудесная недоговоренность и тонкая граница: все дал, а могу и еще!
Мертвая старуха сидела
окаменев;
лицо ее выражало глубокое спокойствие.
И
лицо у неё
окаменело. Хотя и суровая она, а такая серьёзная, красивая, глаза тёмные, волосы густые. Всю ночь до утра говорили мы с ней, сидя на опушке леса сзади железнодорожной будки, и вижу я — всё сердце у человека выгорело, даже и плакать не может; только когда детские годы свои вспоминала, то улыбнулась неохотно раза два, и глаза её мягче стали.
у Иосафа по щекам текли уже слезы; но тем все и кончалось. На другой день он просыпался по-прежнему суровый и с окаменело-неподвижным
лицом шел в Приказ.
Его
лицо, и без того безжизненное, как у всех глухонемых, теперь словно
окаменело.
Она всхлипывает, наклоняя голову.
Лицо Егора
окаменело, скулы торчат, он вытянул руки, сжал все десять пальцев в один кулак и пристально смотрит на него. А я словно угорел, скамейка подо мной колышется, стены ходят вверх и вниз, и в глазах зелено.
Я опустила голову, закрыла
лицо руками и словно
окаменела. И вдруг меня осенила удивительно простая мысль…
Воротясь в свою комнату, остановилась она посередке ее. Ровно застыла вся, ровно
окаменела. Унылый, неподвижный взор обращен в окно, руки опущены,
лицо бледно, как полотно, поблекшие губы чуть заметно вздрагивают.
Старуха сконфузилась, уронила пряник и тихо поплелась к плотине… Сцена эта произвела тяжелое впечатление. Не говоря уж о монахах, которые вскрикнули и в ужасе развели руками, даже пьяный Евсей
окаменел и испуганно уставился на своего хозяина. Понял ли мельник выражение
лиц монахов и работника, или, быть может, в груди его шевельнулось давно уже уснувшее чувство, но только и на его
лице мелькнуло что-то вроде испуга…
— Так-то так, а все-таки. Беда, ежели апломба нет! Хуже нет, ежели ты себе не веришь или сомневаешься. Был такой случай. Наложил я щипцы, тащу… тащу и вдруг, знаете, чувствую, что очень долго тащу. Пора бы уж вытащить, а я всё тащу.
Окаменел я от ужаса! Надо бы бросить да снова начать, а я тащу, тащу… ошалел! Больной видит по моему
лицу — тово, что я швах, сомневаюсь, вскочил да от боли и злости как хватит меня табуретом! А то однажды ошалел тоже и вместо больного здоровый зуб вырвал.
Молодая послушница на мгновенье как бы
окаменела, получив это приказание, и подняла умоляющий взгляд на игуменью. На
лице последней она прочла ее обычную строгость.
Мариула не в силах отвечать, только стонет; хватается за его рукав, крепко, судорожно сжимает его и, готовая упасть от нестерпимой боли, виснет на нем. При свете месяца цыган всматривается в
лицо своей куконы и
каменеет от ужаса. Он не сомневается более: несчастная мать изуродовала себя крепкою водкой.
Пораженные его внезапным явлением, государыня и кабинет-секретарь, казалось,
окаменели, так было еще ужасно это
лицо!
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева.
Лицо его как будто
окаменело в своем строгом выражении и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак.] говорил он впоследствии.
И по мере того, как он говорил, все недоступнее и суровее становилось
лицо попа — точно
каменело оно под градом больно бьющих, нудных слов мужика.